Мы рождены, что Кафку сделать былью! «31 коробка с различными предметами»
Михаил Амосов много раз давал объяснения в прокуратуре. Вызовы туда, по его словам, начались в связи с заявлениями граждан, которые заподозрили коллекционера в неладном.
— Я якобы пропагандировал незаконные раскопки, — возмущается краевед. — Но я не только не занимался такой пропагандой. Я публиковался во многих научных и общественно-политических изданиях и везде прямо осуждал такой подход к поиску артефактов.
Более того, авторы жалоб в прокуратуру даже обвиняли коллекционера в том, что он наладил подпольный бизнес по купле-продаже выкопанных нелегальными археологами артефактов. И якобы даже сам указывал им, где следует копать. Однако, если это так, почему краевед, будучи в поле зрения правоохранительных органов, ни разу не попался на такой сделке с поличным?
Последний эпизод, когда Амосову пришлось давать какие-то объяснения, стал самым жутким.
14 сентября около семи часов утра к нему в дом в деревне Молитвино, 77 (он же официальный юридический адрес музея «Изначалье»), вошла группа из одиннадцати человек. Ими оказались несколько сотрудников УФСБ по Москве и Московской области, полицейские УМВД по Коломенскому городскому округу, двое понятых, а также сотрудница местного археологического муниципального центра и зачем-то IT-специалист. Самого Амосова дома не было — были только его супруга Надежда и несовершеннолетняя дочь-школьница Мария.
- Дочь рассказала, что ей один из полицейских сказал: «Теперь твой папа будет сидеть в тюрьме». Она, вместо того чтобы идти в школу, с 7.30 до 17.30 присутствовала при всей процедуре и помогала маме следить, чтобы никто ничего не подкинул или не стащил. На следующий день, когда я приехал, в доме пахло валерьянкой, а жене даже хотели вызвать «скорую» — у нее давление подскочило.
Домочадцы рассказали коллекционеру, что стражи порядка мельком показали им постановление на обследование жилого помещения, выписанного судьей Коломенского городского суда Ириной Синевой. Сообщили, что ведутся оперативно-разыскные мероприятия, и предложили добровольно выдать предметы, запрещенные или ограниченные в обороте.
— Если бы я хотел, об этой коллекции никто никогда бы не узнал. Но я никогда не пытался ничего прятать. Наоборот, я специально отдал ее музею, чтобы показывать людям и ввести монеты в научный оборот. В итоге я сам, собственными руками сделал так, что никто из моих наследников распорядиться этой коллекцией уже не смог. Продать, вывезти за границу — ничего не смогут. Я специально так сделал, чтобы она всегда оставалась на территории моего государства. И теперь это же государство говорит, что я преступник.
Все, что происходило в доме Амосова, практически сразу попало в Интернет. Оперативники снимали все на видео. На минутном ролике — огромное количество планшетов со стройными рядами монет. Те самые кошельки времен Ивана Грозного и Петра Первого. Рядом с ними пластиковые музейные таблички с описанием артефактов — остались от постоянной экспозиции музея.
Рассматривать и пересчитывать артефакты силовикам пришлось до вечера. Затем они собрали все по коробкам и унесли в неизвестном направлении.
Однако в протоколе обследования помещений (копия имеется в распоряжении редакции) список этих самых артефактов почему-то отсутствует. Вместо него чекисты напечатали нечто невообразимое. Вот буквально несколько пунктов из целого листа, который занимает перечень изъятого:
«пластиковый контейнер, содержащий 2 полиэтиленовых пакета, 3 пластиковые коробки, полимерный пакет с различными предметами»;
«пластиковый контейнер, содержащий один пакет с различными предметами, одну пачку из-под сигарет с различными предметами».
Супруга Амосова, Надежда, не стала оставаться в стороне и прямо в протоколе указала свои возражения:
«Изъятые вещи, а именно каждая из них, надлежаще не осмотрены, не сфотографированы, не описаны, их идентифицирующие признаки не посчитаны. Многие из указанных изъятых предметов имеют значительную ценность, в том числе и историческую.
Впоследствии я не исключаю, что что-то может быть определенным образом утрачено, заменено, что может привести к необратимым последствиям. В связи с этим ходатайствую о пересчете, фотографировании и описании каждого изымаемого предмета и вещи».
Конечно, в этой истории еще есть много вопросов, на которые сам коломенский краевед либо затруднился ответить, либо ответил расплывчато. Например, почему он так и не поставил свою коллекцию на учет даже после того, как к нему появились претензии у местной прокуратуры?
По сути, Амосов сказал «а», но почему-то не сказал «б». Отдал монеты своему музею, но не довел дело до конца и не сделал их частью музейных фондов, как велит закон.
Непонятны и источники происхождения артефактов. Откуда они взялись? Если куплены, то у кого? Если выкопаны, то где? Ведь, как говорят археологи, любая находка ценна, только когда достоверно известно, в каком месте она была поднята из земли. В противном случае лучше ее вовсе не выкапывать и оставить в том культурном слое, которому она принадлежит.
Если ценности были найдены при раскопках, то кто копал? И был ли у этого человека открытый лист — единственный документ, дающий законное право археолога брать в руки лопату и рыть «в глубь веков»?
А если монеты и прочие сокровища коллекционер покупал на аукционах и у частных лиц или, например, принимал в качестве подарка или обменивал — где подтверждающие это бумаги? Их наличие тоже до января этого года являлось требованием закона «О вывозе и ввозе культурных ценностей». Любая подобная сделка должна была оформляться в простой письменной форме, договором или распиской. Есть ли они у Михаила Амосова? Ответы на эти вопросы еще только предстоит найти следствию.
При этом очень хочется верить, что каждый артефакт действительно будет передан на экспертизу грамотным специалистам, а потом — спрятан под замком в комнате хранения вещдоков до тех пор, пока по делу не будет принято законное решение. В противном случае есть риск, что редких коломенских денег ни туристы, ни школьники, ни просто любознательные граждане так никогда и не увидят.