Владимир, Вы со своим эссе вначале пути попрания славы.....
Спасибо!
Но на самом деле я даже не новатор... хотя, Шекспир тоже переделывал старые сюжеты
Предлагаю вниманию форумчан менее романтическую, но гораздо более увлекательную историю монеты того же номинала, изложенную приятелем Дж. Свифта - журналистом Джозефом Аддисоном! Называется она...
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ШИЛЛИНГА
Вчера вечером меня посетил мой друг, который имеет неистощимый запас речей и никогда не упустит возможность развлечь компанию множеством мыслей и намеков, совершенно новых и необычных. Из почтительности ли к моему образу жизни, или сообразно истинному своему мнению, он выдвинул следующий парадокс, что гораздо большие таланты требуются, чтобы заполнить жизнь в отставке и приличествовать ей, чем для деловой жизни. По этому случаю, он очень мило иронизировал над деловыми людьми этого века, ценящими себя только за пребывание в движении и следующими сквозь череду пустяковых и ничтожных поступков. В пылу речи, увидев лежащую на моем столе монету, он сказал: «Пускай любой из этих деятельных людей насчитает за собой половину того числа приключений, в которые был вовлечен этот двенадцатипенсовик, будь для него возможным дать нам отчет о своей жизни.
Слова моего друга произвели столь странное впечатление на мой ум, что, немного погодя, когда я был уже в постели, я впал постепенно в самую необъяснимую мечтательность, в которой не было ни морали, ни плана, и которую правильнее было бы назвать состоянием бреда, чем сна.
Между тем шиллинг, который лежал на столе, поднялся на ребро и, поворачиваясь ко мне лицом, открыл свой рот и приятным серебряным голосом дал мне следующий отчет о своей жизни и приключениях:
Я родился, – сказал он, – на склоне одной горы близ маленькой перуанской деревни и проделал путешествие в Англию в слитке, под конвоем сэра Френсиса Дрейка.
Вскоре по приезде с меня сняли мой индейский костюм, меня рафинировали, натурализовали и одели по британской моде, с лицом королевы Елизаветы на одной стороне и гербом страны на другой. Будучи, таким образом, экипированным, я нашел в себе чудесную склонность странствовать и посещать все части того нового мира, в который я был введен.
Люди весьма благоприятствовали моей естественной склонности и перекладывали меня так быстро из рук в руки, что прежде, чем мне исполнилось пять лет от роду, я пропутешествовал почти по всем уголкам страны. Но в начале моего шестого года, к моему невыразимому горю, я попал в руки одного несчастного старика, который упек меня в железный сундук, где я нашел еще пять сотен подобных себе, которые лежали в таком же тюремном заключении. Единственная приятная перемена, которую мы имели, заключалась в том, что нас вынимали и пересчитывали на свежем воздухе каждое утро и каждый вечер.
После нескольких лет заключения мы услышали, как кто-то ударил по нашему сундуку и разбил его молотом. Тот, кого мы обнаружили, был наследником старика, который, в то время как его отец лежал на смертном одре, был столь добр, чтобы прийти освободить нас; он разлучил нас в тот же самый день. Какова была судьба моих товарищей, я не знаю. Что же касается меня самого, то я был послан в аптекарский магазин за пинтой испанского вина. Аптекарь дал меня сборщице лекарственных трав, сборщица мяснику, мясник пивовару, а пивовар своей жене, которая меня сделала подарком нонконформистскому проповеднику
После этого я весело путешествовал по свету, поскольку, как я уже говорил вам, мы, шиллинги, ничего так не любим, как путешествовать. На меня иногда покупали баранью лопатку, иногда сборник пьес, а часто я имел удовлетворение угощать адвоката из Темпла в таверне за двенадцатипенсовым общим столом или везти его с тремя друзьями в Вестминстер Холл.
Посреди этого приятного путешествия с места на место я был арестован суеверной старухой, которая заключила меня в сальный кошелек, следуя дурацкому присловью, что, пока она держит при себе шиллинг королевы Елизаветы, никогда она не будет без денег. Я оставался там узником много месяцев, пока, наконец, не был разменян на сорок восемь фартингов.
Итак, я странствовал из кармана в карман до начала гражданских войн, когда, к моему стыду будет сказано, я был использован для набора солдат против короля; поскольку я обладал очень соблазнительной шириной, сержант использовал меня, чтобы завлекать деревенских парней и записывать их на службу Парламенту.
Как только он убеждал одного человека, он заставлял его взять шиллинг более скромного облика, а затем исполнял тот же трюк с другим. Так я продолжал причинять великий вред Короне, пока мой офицер, когда ему случилось однажды утром выйти из дому раньше обычного, не принес меня в жертву своему удовольствию и не использовал меня, чтобы соблазнить молочницу. Эта девка согнула меня и дала меня своему возлюбленному, применив в более прямом смысле слова, чем это было в ее намерениях, обычную форму: «Моей любви и от моей любви». Этот неблагородный кавалер, женившись на ней через несколько дней, заложил меня из-за глотка бренди и, когда он пропил меня на следующий день, я был выправлен молотком и снова пустился в путь.
После многих приключений, рассказывать о которых было бы утомительно, я был послан молодому расточителю, в компании с завещанием его усопшего отца. Молодой парень, которого я нашел очень экстравагантным, выказал большие проявления радости при получении завещания; но, открыв его, он нашел, что он обездолен и лишен владения значительным имуществом благодаря тому, что меня сделали ему подарком. Это привело его в такую ярость, что, взяв меня в руку и прокляв меня, он швырнул меня от себя так далеко, как только мог добросить. Мне случилось упасть в редко посещаемом месте под глухой стеной, где я лежал необнаруженным и бесполезным в течение всей узурпации Оливера Кромвеля».
Примерно через год после возвращения Короля Карла II бедный рыцарь, который проходил там около обеденного времени, счастливо бросил на меня свой взгляд и, к великой радости нас обоих, отнес меня в харчевню, где он на меня пообедал и выпил за здоровье Короля. Когда я снова вышел в свет, я обнаружил, что был счастливее в своем уединении, чем думал, избежав, возможно, посредством этого ношения безобразной пары ягодиц».
Теперь на меня, обладавшего большой исторической ценностью, смотрели больше как на медаль, чем как на обыкновенную монету; по этой причине один картежный игрок завладел мною и превратил меня в фишку, собрав нас для этого употребления в количестве нескольких дюжин. В его владении мы вели меланхоличную жизнь, будучи заняты в те часы, когда ходячая монета отдыхала, и, разделяя участь нашего хозяина, бывая в некоторые моменты оценены в крону, фунт или полшиллинга, в соответствии с ситуацией, в которую карточная фортуна ставила нас. Я имел, наконец, счастье видеть моего хозяина разоренным, благодаря чему я вновь был послан из дома с моим первоначальным достоинством в один шиллинг.
Я пропущу много других случаев меньшей важности и поспешу к той фатальной катастрофе, когда я попал в руки одного мастера, который переправил меня под землю и с помощью безжалостной пары ножниц срезал мои титулы, сжал мои края, урезал мою форму, стер меня до лежащего глубоко внутри меня кольца и, коротко, так испортил и ограбил меня, что не оставил мне ценности и на гроут. Вы можете подумать, в каком смятении я был, видя, как меня урезали и изуродовали. Мне было бы стыдно показаться на свет, не будь все мои старые знакомые уменьшены до такого же постыдного облика, за исключением немногих, которым пробили отверстия в брюхе. Посреди этого всеобщего бедствия, когда все думали, что наше несчастье непоправимо и наше дело безнадежно, мы были брошены вместе в печь и (как это часто случается с городами, поднимающимися из огня) появились с большей красотой и блеском, чем мы могли когда-либо хвастать прежде. Рассказать, что произошло со мной после перемены пола, которую вы теперь видите, я буду иметь какую-нибудь другую возможность.
Между тем я только расскажу о двух приключениях, поскольку они самые необычайные и ни одно из них не случалось со мной в жизни более чем однажды. Первым было мое пребывание в кармане поэта, который был так захвачен яркостью и новизной моей наружности, что это дало повод для самой изящной шуточной поэмы на английском языке, названной в мою честь «Великолепный Шиллинг». Второе приключение, которое я не должен опустить, случилось со мной в 1703 году, когда меня подали из милосердия слепому; но в действительности это произошло по ошибке, поскольку человек, который меня подал, бросил по небрежности меня в шляпу, где было на пенни фартингов.
Здесь можно почитать оригинальный текст:
http://essays.quotidiana.org/addison/adventures_of_a_shilling/ 
